Наталья Девятко - Карта и компас [litres]
— Нет, Харун, лишний риск никому не делает чести, — Сокол отвел взгляд и снова посмотрел, как молнии освещают мрак неба и воды своим холодным разноцветным светом. — Марен сказала, что не знает, на кого откликается карта сокровищ Призрачных островов. А если ты спросишь об этом у Моря, разве оно тебе не ответит?
— А настолько ли важно тебе об этом знать, Сокол?
Оба повернулись, услышав насмешливый вопрос, и увидели Марен. Приближение бури изменило и ее, на черную одежду лег едва заметный узор тонкой серебряной вышивки, а рубашка покрылась черным волшебным шитьем.
Ярош поневоле восхитился, насколько давние только благодаря своему чародейству умеют изменяться сами и менять свою одежду, когда пожелают.
— Бури такие своенравные, что расшатывают само естество мира, потому и мы становимся другими, — усмехнулась Марен, почувствовав его мысль. — Другими на некоторое время… Но, возвращаясь к твоим вопросам, Ярош, разве ты не пошел бы к Тортуге, если бы знал, как именно ее заколдовали?
Ярош молчал: он действительно не был уверен, что решился бы подойти к пиратскому острову, зная всю правду о его проклятии. Хотя нет, он бы все равно рискнул…
— Да, но с другими мыслями, сердцем, полным беспокойства о своей команде, и лишней осторожностью. И тогда вряд ли ты нашел бы кого-то на этом острове и забрал с собой.
Ярош не выдержал взгляд проницательных глаз давней и отвернулся.
— Не читай в моем сердце и мыслях, Марен.
— А ты не позволяй этого, Ярош, — рассмеялся Харун. — Мы давний народ, но мы тоже живые, а не бездушные стихии, и поэтому не всевластны. Ты спрашивал, ответит ли мне Море на такой вопрос. Да, ответит, — он с улыбкой глянул на Марен. — Так, может быть, скажем ему, Марен? Или пусть догадывается сам?
Марен ответила ему улыбкой, они поговорили мысленно, и Ярош почувствовал это. Давние играли, как часто они играют с людьми. Сокол положил руки на фальшборт, ощущая тепло дерева, будто сам корабль решил поддержать своего капитана.
— Карта находит пиратских капитанов, — подумав, ответил Ярош. — Как Феникс в Элигере, как Анну-Лусию и Софию на Тортуге.
— Это так, Ярош, — тихо подтвердила Марен. — Карта собирает тех, кто были пиратскими капитанами в прошлом, есть сейчас и могут стать ими в будущем. А еще карта откликается на присутствие тех, кто властен не только говорить с ветром и морем, но и осмелится приказывать им. И неважно, кем они были раньше. Именно поэтому на борту твоего корабля так много учеников Имперской Звездной школы или тех, кто прятался от закона Империи вблизи моря.
— Но тогда… — Ярош не сразу нашел нужные слова. — Тогда Хедин, Айлан, Олег и Ричард… Все они должны были быть на этом корабле?
— Правильно, Ярош, — кивнул Харун. — Так же, как Итана, Зорин, Тайра, Киш, Дельфин и Берн. Так же, как Юран, Герда, Эсмин и другие, только мы не знаем наверняка, кто именно из них. У каждого из этих людей есть прошлое, в котором много тайн, радости и боли, но не меньше власти и свободы… Но и в Элигере, и на борту «Астагора» ты полностью по своей воле выбирал, кого освободить из плена и увести с собой. Как и здесь, на Тортуге. Хотя те, кто сам нашел путь к тебе, тоже не простые люди.
— Потому что каждый, оказавшийся на корабле с черными парусами, — особенный, — Марен тоже коснулась дерева, пульсирующего жизнью. — И судьбу каждого из них, как и судьбы пиратских капитанов, освещают яркие звезды. Но каким будет этот свет, и не откажутся ли они от своей судьбы, не знают ни Море, ни давний народ. Звезды давних, чародеев, властителей или обычных людей могут быть одинаково яркими и одинаково тусклыми. Тебя тоже ждет такой выбор, Ярош Сокол, — какой будет твоя звезда… Очень скоро…
Шторм относило ветром, освобождая путь пиратскому кораблю, но одинокие молнии все еще пытались достать до морского дна и осветить собой черные глубины. Темное море стелилось безграничным полотном, на волнах появлялись едва заметные гребешки пены. Бури так легко от своих замыслов не отказываются и не уступают дорогу пусть и кораблю с черными парусами.
Никогда не обещай любить до самой смерти. Никогда не обещай, что не предашь, выстояв перед лицом врага. Никогда не обещай. Ничего не обещай. Обещание обманет и предаст, заставив нарушить клятву.
На ресницах Али качался сон, как продолжение пыток. В этом сновидении она была маленькой девочкой, трубившей в рог в знак скорби по друзьям. Ибо друзья ее похоронены в одной могиле. Но жизнь никого из них не отпускает. Задолжали они жизни своими неосмотрительными клятвами и смелостью.
Сон качался на пышных ресницах, не даруя покой.
Никогда не обещай…
Пылает в огне письмо, лишь подпись пославшего его еще цела. Непонятная подпись, за которой вся жизнь, будто сам огонь расписался. Но тому письму было не суждено сгореть, оно стало пламенем, унесшим не одну жизнь…
Узница Имперского подземелья блуждала миром погибших, разыскивая друзей, и не находила. Пустой смех вел ее дальше крутой тропой к одинокой горе собственной гордыни, где уже ждал палач.
Но стоит взобраться на эту гору, как палач превращается в птицу и летит за горизонт, теряя черные перья, словно улетают паруса с мачт, гнущихся под ветром.
И снова идти. К новой горе, где ждет палач…
Советник Императора смотрел, как тревожно спит прикованная к стене женщина, и тихо улыбался, довольный: на суде она предстанет обессиленной настолько, что ясный непокорный взгляд будет волочиться по разрисованному кровавым золотом полу.
Никогда не обещай, что не предашь…
На звезды, светившие кораблю с черными парусами, наплывал туман. Тонкий ломоть красной луны, уже уходящей с неба, задержался возле самых волн, отражаясь в них багровой дымкой.
К Марен, стоящей на вахте, подошла Мать. Давняя повернулась к ней, почтительно здороваясь, как только смерть могла приветствовать жизнь.
— Ночь пророчит, что прольется много крови, — тихо промолвила Мать, расплетая темные косы. — Я не смогу на это смотреть, ибо гибель моих детей причиняет и мне смертельную боль. Я должна покинуть корабль, но, прежде чем уйду, хочу сделать один подарок.
— Уйдешь? — не поняла Марен. — Как уйдешь? Умрешь? Ты ведь жизнь? Ты не можешь умереть!
— Нет, — рассмеялась Мать. — Я из того же давнего рода, что и ты, сестра. Но сделала иной выбор. Я не умру, но стану другой, ты будешь чувствовать меня в шелесте волн и мерцании лучей, и, возможно, когда-нибудь я вернусь в этот мир человеком, — она задумалась.
Той, которую Мать назвала сестрой, показалось, что воплощение жизни колеблется и даже боится принятого решения.
